Год ожиданий, и вот я в крае дождей и вечной мглы — Туманном Альбионе. Я ждал хмурых небес, сырости и, может, даже местячковых призраков, скалящихся из-за готических шпилей. Но, чёрт возьми, погода решила сыграть в поддавки: ни капли дождя, ни клочка тумана. Солнце пылало, как насмешка, заставляя мой дождевой плащ нагреваться до безумной температуры.
Триллер подкрался не с небес. Моя выставка в Йорке — каждая картина, каждый мазок, выстраданный за год, — обернулась кошмаром. Германия, будь она неладна, устроила мне ад. Вся серия пропала. Исчезла, как дым над Темзой. Вместо выставки я влип в запутанную детективную историю со странным концом. Ящики с полотнами сгинули в паутине немецкой бюрократии. Теперь мне предстояло её распутать, и я не имел ни малейшего понятия, чем всё обернётся.
Проехав пол-Англии, я оказался на самой окраине её цивилизации. За Йорком, вплоть до Ньюкасл-апон-Тайн и дальше, к холодным границам Шотландии, тянулась пустота. Здесь начинались бескрайние пустоши — суровые, живописные, почти потусторонние. Огромные вересковые ковры, то жёлтые, то фиолетовые, стелились до самого горизонта. Открыточный вид, но место дышало тревогой — скрытой, холодной. Влажный воздух пробирал до костей, небо часто хмурилось чёрными тучами. На самом севере пустошей возвышались руины аббатства — мрачные, как кости земли, те самые, что вдохновили роман о графе Дракуле.
Первое время я не знал, что картины пропали и что обещанная доставка в три дня превратится в целую эпопею. А пока я погружался в один из самых необычных городов Англии. Его стены, сложенные из серого камня, хранили отголоски римских легионов, викингов и средневековых рыцарей, а узкие улочки, кривые, как ветви старого дуба, шептались о днях, когда город был королём севера. Здесь жизнь течёт с ленивой грацией, время полностью остановилось. Если, конечно, забыть об огромных толпах туристов, которые снуют туда-сюда аж до позднего вечера. Но среди всей этой суеты и маленьких средневековых зданий, как огромный каменный исполин, выделяется Йоркский собор, Минстер. В Средневековье на фоне небольших хижин он вызывал у местных раболепное впечатление. Его шпили, пронзающие серое небо, — не просто архитектура, а живой текст, рассказывающий свою историю: витражи дробят свет на цвета апокалиптических видений, а горгульи, словно молчаливые стражи, смотрят с высоты, зная больше, чем готовы поведать.
Йорк был местом, где время истончается, а граница между живым и забытым стирается. Ночью, когда дневная суета туристов улегалась, как море после бури, город полностью преображался. Улочки, днём кишащие шумом, теперь затихали, и только шаги эхом отдавались от серых стен. Город дышал магией и чем-то потусторонним.
С самого утра я почувствовал всю мощь Минстера. Звонари поднимались по винтовым лестницам и, будто одержимые, били в колокола. Они делали короткие передышки, а потом снова — медный гул разливался над городом, смешиваясь с ароматом свежих булочек из пекарен, фиолетовой глицинии и сырого ветра с реки Уз.
Дом XVII века, где я временно поселился, хранил особую тишину и дух старины. Потёртая мебель, будто впитавшая в себя чужие истории, бюст Аполлона на подоконнике, смотрящий сквозь группу оплывших свечей, белые стены и скрипучие половицы, отзывавшиеся на каждый шаг — всё это легко напоминало сцены из _Грозового перевала_. Казалось, дом помнил тех, кто жил до меня.
Не менее удивительным было и то, как я вообще оказался в этой истории. Совершенно незнакомая женщина из Англии случайно увидела мою картину в интернете. Работа ей настолько понравилась, что она написала мне. Всё развивалось стремительно и неожиданно: она предложила стать моим спонсором, пригласила переехать в Великобританию и позже именно она организовала выставку в Йорке. Это просто магия — я никому не говорил, что хочу жить в Британии.
Но призраки Германии меня не отпускали. Картины, которые должны были уже приехать, не приезжали. Сроки давно вышли. Сначала я думал, что дело в праздниках. Но дни тянулись, а моя выставка срывалась. Вскоре выяснилось — работы никто не собирался отправлять. Немцы направили их… обратно в Германию и велели мне срочно вернуться и забрать полотна. Только никто не знал, где они.
Затем началась настоящая катастрофа. Кто-то в DHL, словно проснувшись от долгого сна, понял, что картины всё-таки надо отправить. Но дальше начался бесконечный лабиринт звонков, писем и бумажек — каждый шаг запутывал ситуацию всё сильнее. Административные машины жевали документы, теряли их, потом находили снова, чтобы тут же отправить в неизвестном направлении. Никто не мог ответить ни на один из моих вопросов, будто я говорил с тенями, скрывающимися за нескончаемыми стенами офисов.
В итоге вся информация о доставке окончательно спуталась. Никто не знал, когда картины приедут и, что ещё хуже, куда именно. Это была не просто бюрократия — это был абсурд, ставший живым существом, которое играло со мной в бесконечную игру, где правила менялись каждую минуту.
Надо было прийти в себя после боёв с немецкой бюрократией. Я захотел пройтись по ночному Йорку. С началом сумерек возвращалась особая магия города. В это время граница между явью и шёпотом теней растворялась.
Йорк — это лабиринт узких улочек, и, по поверьям, некоторые из них кишели привидениями, которые могли напугать до смерти. Если только забыть, что некоторые были бумажные — на радужном флаге, рядом с кото-призраками и грудастыми фигурками тёть — не призраками, а чертовски телесными.
Улица Шамблс, с её покосившимися домами, где верхние этажи почти касались друг друга, казалась местом, где можно случайно наткнуться на тайный проход или услышать шорох плаща, исчезающего за углом. Днём здесь толпились туристы, щёлкали камерами, но к вечеру улица пустела, и казалось, что сами камни начинают перешёптываться, вспоминая старые истории. Своей атмосферой она больше всего походила на улочку ведьм и волшебников из «Гарри Поттера». Здесь даже был их магазин. Но что-то за всё время я не видел, чтобы кто-то прилетал за своими палочками. Я подумал, как здорово было бы устроить тур по городу с VR-очками, показывая то призраков, то город в других эпохах — Шамблс ожил бы тенями прошлого. Я шёл сквозь этот карнавал, где тени смешивались с неоном, а шёпот улиц заглушал хмельной смех.
В охоте за привидениями я отправился в самые старинные пабы Йорка — ведь в Британии именно здесь бьётся пульс жизни. Кружки эля звенели, как колокольчики в древнем аббатстве, а разговоры за столами смешивались с легендами и сплетнями. В одних гремел рок, в других лились местные фолк-мотивы. Особый призрачный дух был в пабе «Золотое руно». Деревянные балки, узкие коридоры, странные звуки. Кстати, это одна из старейших гостиниц города. По легенде, там обитает 15 призраков — почти как в «Амитивилле» или «Сиянии» Кинга. Владельцы, небось, берут деньги за ночь с призраком. Как обычно, призраков я не заметил — видать, работают только по вызову. Зато коридор украшали белые посмертные маски, похоже, бывших постояльцев, а у барной стойки торчал помощник бармена — скелет человека с скелетом Тузиком. На фоне такого колоритного паба не удивительно, что его погреб когда-то был городским моргом.
Другой паб, «Дом дрожащего безумия», был порталом в тёмное сердце средневекового Йорка. За тяжёлыми дубовыми дверями скрывался мир рыцарей, алхимиков и магов — лабиринт тёмного дерева, готических витражей и древних артефактов. Воздух пропитан историей и шёпотом ушедших эпох, каждый уголок дышал тайной. По стенам висели старинные доспехи и книги, покрытые пылью веков. Между ними — головы животных, хранящие зловещий взгляд вековой старины, хранители тайн и древних ритуалов. Эти трофеи добавляли пиву и воздуху горечь и загадочность. Здесь подавали пиво по старинным рецептам — терпкое, с привкусом забытого времени, что оседало на языке.
Паб «Дом дрожащего безумия» остался позади. В ночной мгле даже Йоркский собор терял очертания, в мертвенно бледном сиянии луны превращаясь в огромного духа города. Его шпили, словно когти, цепляли звёзды, а витражи мерцали, как глаза, хранящие тайны. Мои картины, чёрт их дери, всё ещё тонули в немецком бюрократическом аду, и Йорк, с его пабами и тенями, молчал, но смотрел на меня, будто ждал, когда я найду правду — или кану в его лабиринте.
Время шло, и становилось ясно, что выставка накрывается. Картины где-то в дороге, но не ясно, когда они приедут. Я плюнул на ожидание и решил осмотреть Йоркшир и соседние графства.
Начался мой тур с самых современных городов Англии — Ливерпуля и Лидса, но чем дальше я ехал на север, тем сильнее погружался в край готики, суровых пустошей и руин, где запросто могли бы обитать вампиры.
Ливерпуль, как и Лидс, оказался коллажом викторианской архитектуры и авангардных стилей. Дома — разных геометрических форм, от зеркальных до матово-чёрных, будто ожившая картина Казимира Малевича. Футуристические здания спорили с классикой. Над Ливерпулем витал дух индустриального века, особенно на улочке, где начинали Битлз. Теперь — туристическая мекка с муралами и толпами фанатов. А тогда — закопчённый район, пропахший дымом, пивом и сыростью, с облупленными вывесками, копчёными кирпичами и гулом фабричных сирен. Узкие улицы, барачные дома пахли бедностью и углём. Музыка здесь не рождалась — она вырывалась.
Отголоском той эпохи остался ливерпульский акцент — резкий, брутальный, почти непроницаемый. Его проще принять за кельтский диалект, чем за английский.
А Ливерпульский собор — не изящная готика Европы, а каменный исполин, выросший над городом, как раджапутский форт Мехрангарх. Высокие красноватые стены с контрфорсами в жару будто пылали. Кроме витражей, собор усеян бойницами — цитадель, что выдержала бы натиск целой орды язычников.
Для контраста с современным Ливерпулем я решил съездить в дом сестёр Бронте возле Лидса. Хауорт — словно вход в XIX век: здесь по вечерам дымят газовые фонари, а над крышами вьются вересковые туманы. Живая капсула времени — холодные каменные дома и викторианские пабы. Вокруг — мхи, вереск, торфяники и ветер — суровый и постоянный. Дом стоял у древнего кладбища, а сестры пили воду из его колодца, часто голодали. Мелкий дождь, ветер, серое небо, постоянный холод и нищета — от такого позитива их брат сошёл с ума, а они все рано умерли. Фасад дома выходил прямо на пустошь — шаг за дверь, и ты в мире «Грозового перевала» или «Джейн Эйр».
