Часть 1: 
Дорога в неизвестное

Я объездил почти всю Европу, часть Азии, и тут подвернулся шанс — новая страна. Её расписывали как мечту: древняя культура, искусство, что лезло из каждого угла, и еда, которую подавали с такой важностью, будто это религия. Каждый клочок земли там - история, а каждое село — словно картина, тщательно выписанная мастером.

Но ещё до поездки этот лощёный образ начал меркнуть. Тени сгущались всё чаще — новости о крови и страхе наполняли воздух. Нити наркотрафика тянулись, как паутина, убийства и грабежи множились, а толпы беженцев, словно полчища варваров, штурмующих древний Рим, бились о границы, ломая старый миропорядок. Я ехал туда, где всё это сходилось в одну точку — город, о котором ходили тёмные разговоры, место, где за красотой скрывалась смертельная опасность . Это был Марсель. Франция.

михаил заблодский хроники андора


Часть 2: 
 Ночной Марсель 

Всё планировалось просто — встретиться с другом, искупаться в Средиземном море, вдохнуть эту хвалёную романтику. А в итоге меня занесло на другой континент, прямиком в Америку. Но это было потом.
Пока я просто хотел успеть в город до ночи. Если не успею, начнутся проблемы — ночёвка на улице была бы ещё не худшим вариантом. Я представлял это всё как-то смутно — море, вино, ну, может, парочка криков «бонжур». Реальность, как обычно, имела другие планы. Поездка оказалась настоящим испытанием. Из Кельна в Люксембург — каждый час тянулся как вечность. Дорога, казалось, никогда не закончится. Время ползло медленно, словно нарочно замедляя мой путь. Потом граница с Францией — ещё время, ещё вагоны. А мне надо было на самый юг. Я спешил, считал минуты. Ночь накрыла всё же раньше, чем я успел. Поезд въехал в город, когда тьма уже легла на улицы. Я опоздал. 

Я вышел из поезда и в этот момент начал осознавать, в какую опасную ситуацию попал. Марсель открывал передо мной свою пасть мрака, и чем дальше я шёл к своему отелю, тем глубже погружался в её недра. Каждый шаг уводил меня всё глубже в сердце тьмы, на окраину центра, где заброшенные дома и развалины словно шептали о забытых тайнах. А дальше начинался арабский квартал — место, где законы молчат, полиция не суётся, а убийства и грабежи туристов — просто способ скоротать вечер. Я не знал, что мой отель именно там. Никто не предупредил, что я выбрал ночлег в объятиях мрака.

Город был странным коктейлем — французский лоск мешался с арабским шепотом Востока, новостройки торчали рядом с мрачными средневековыми улочками, а османские фасады XIX века, изысканные и величественные, тонули в грудах мусора. Улицы вымерли в тишине только бездомные скользили вдоль стен, как тени, которые забыли свой путь. Я шагнул в этот мир, и он обрушился на меня — запахами, цветами, всем, что так далеко от привычных мне Германии и Украины. И мне это понравилось - эта смесь тайны и опасности, блеск современной жизни и дух древней Масаллии.

Улицы, освещённые тусклыми фонарями, казались бесконечными, а тени от старых зданий тянулись ко мне, будто хотели утащить в никуда. Я шёл по лабиринту средневековых улочек, пока не выбрался к ночному порту. Это был единственный оживлённый уголок города, где толпа создавала видимость жизни. Куча народу шаталась тут — болтали, смеялись, не замечая, что в двух шагах могут пырнуть или обчистить. Город тянул их к себе, как магнит, и они лезли, несмотря на риск остаться без кошелька или дыхания. Порт был усеян мириадами лодок и яхт, их мачты высились, как обглоданный лес, а старые здания вокруг смотрели окнами — чёрными, пустыми, как глазницы, что проглотили свет. Я поднял взгляд, и над всем этим, на холме над лабиринтом улиц, возвышалась Базилика Нотр-Дам-де-ла-Гард, её золотая Дева Мария мерцала в ночи, словно звезда, которая манит, но не спасает. Тьма окутывала улицы, тяжёлая, почти осязаемая, а собор светился вдали, слабый, как обещание, что вот-вот растает. Всё это было так таинственно, что я почти забыл, как легко тут можно пропасть навсегда.

И так, в отель я опоздал — он откроется только утром. Теперь мне оставалось только дальше гулять по городу и постепенно выйти к отелю. После центра я решил двигаться в его сторону, петляя через ночной Марсель. В воздухе ещё дрожали последние отголоски лета — тепло, но не так дико жарко, как летом, а с лёгкой сыростью, что липла к коже. Я думал, это будет обычная ночная прогулка — центр сменится новостройками, старая архитектура растает в бетонных коробках, и где-то среди этого будет мой отель, манящий, как мираж. Но не тут-то было.

Центр резко закончился. А потом начался квартал — тот самый, о котором молчат путеводители. Здесь реальность словно переломилась. Город вымер — пустой, мёртвый, полный развалин и заброшек. Фонари здесь не горели — их ржавые столбы торчали, как надгробия, а свет сочился из ниоткуда, серый и больной, выхватывая куски реальности, будто кто-то рвал фотографию мира. Зловещая тишина душила воздух, такая густая, что я слышал собственное дыхание, как чужое. Воздух — влажный, с привкусом железа, будто море и порт, что дышали рядом, пропитали его ржавчиной. Ветер тянулся ровно, слишком гладко, словно застывший. Заброшенные дома стояли, скалясь провалами окон, их стены — в трещинах, похожих на лица, если смотреть краем глаза. И здесь, среди этих руин, прятался мой отель — тёмный, как ещё один призрак квартала.

михаил заблодский хроники андора


Часть 3: 
Утро в Марселе  

В таком месте мне пришлось ждать утра. Часы ползли, как тени на стенах, а я считал минуты в зловещей тишине, что всё ещё давила, даже когда первые лучи пробились сквозь серый морок. Наконец отель открылся. Я сбросил вещи, наскоро перекусил — хрустящий багет, джем, крепкий кофе с привкусом порта — и вышел на встречу с другом, которого не видел уже два года. Его лицо, знакомое, но чуть чужое от времени, ждало меня в центре, где город притворялся живым. От него я узнал о происшествии, случившемся этим утром — история, от которой воздух стал тяжёлым, как ночью. Моя прогулка по развалюхам, где каждый угол грозил пырнуть или обчистить, прошла, как ни странно, идеально гладко. Кто бы мог подумать, что настоящие проблемы поджидали не в пасти мрака, а в самом сердце Марселя, среди бела дня.

Отдыхая у порта, знакомый моего друга потерял бдительность. Он забыл, в каком месте находится. К нему подсела девушка, и пока они мило болтали, из гущи толпы выскользнула тень, молниеносно цапнула его сумку и тут же испарилась в переулках. И что, думаете, там было? Абсолютно всё — загранник, паспорт, все деньги, банковские карты, смартфон. Весь скарб, что был у человека в тот момент. И он додумался сложить это в одну сумку и притащить в Марсель — город, где обчищают за милую душу, и это ещё в лучшем случае. Ходят слухи, что тут режут глотки, лишь бы не возиться с человеком долго. Вся история обернулась мрачно: французская полиция, давясь хохотом, черкнула протокол и выгнала знакомых на все четыре стороны.

Как только ночная мгла отступила, город предстал в совсем другом облике. Это был белоснежный южный город с типичным французским шармом. Тёплое солнце заливало улицы, лаская кожу мягким теплом, а в воздухе витал аромат изысканных французских духов — будто Guerlain, смешанный с солёным дыханием порта. Фасады зданий облуплены, но они не стыдятся возраста — наоборот, выставляют его напоказ, как старинные ювелирные кольца. Марсель живёт на солнечной тяге, не ленясь, но и не суетясь, — он просто умеет дышать в своём ритме. На террасах пьют кофе долго, разглядывая прохожих, будто те — актёры в уличном спектакле. Его дух — портовый, грубоватый, раскалённый, полулегальный. Здесь ничто не принадлежит одному народу, одной нации. Запахи, лица, языки, воспоминания — всё смешано, всё чужое и всё родное. У каждой улицы — своё имя и шрам. У каждого кафе — тень старика, что пил свой последний пастис, глядя в пустоту.


Часть 4: 
Новые знакомые


Теперь мне предстояло познакомиться с приятелями моего друга. На фоне обычных украинцев выделялся один белорус по кличке Антиб. Ему надоело жить в дождливой Белоруссии, и он решил перебраться на солнечный юг Франции. Но как это сделать? Обычно во Франции сложно получить статус беженца, если ты не из бывших французских колоний. И вот Антиб разыграл перед французами целую драму, достойную Оскара: он несчастный трансгендер, которого унижал режим Лукашенко. Чтобы спастись, он бежал во Францию, где всегда поддерживают права человека. По его словам, для пущего драматизма можно было добавить безумие — пускать слюни, писать под себя, изображать эпилепсию, корчась, как замученная жертва режима. И что же мой новый знакомый стал делать, перебравшись во Францию? Работать? Учить французский? Ну конечно нет.

Антиб мне поведал о новом, доселе неведомом мире — мире профессиональных шаровиков и оккупас. Оккупас — это не просто захват чужого дома. Это искусство жить вне правил, возвести бездомность в профессию, а выживание — в идеологию. Он не просит. Он входит, улыбается, и твой дом становится его убежищем. А ты — просто гость в собственной тени.

Антиб заявил, что на курсы французского не пойдёт — ведь там чаще арабы, а не барское, мол, дело якшаться с ними. Работать он тоже не станет — всякую всячину можно найти и на свалке. Но больше всего меня поразила его история с жильём. Он просто вселился в чужую виллу, расхаживая там, как в собственном особняке. Жил, пока не нагрянули хозяева. Выгнали его? Нет, хотели оставить сторожем. А Антиб, не будь дурак, выдал им предложение, от которого, как он думал, невозможно отказаться: пусть французы платят ему за то, что он жирует в их доме.. Красавчик. Естественно, после такого его мигом вышвырнули.

Современные законы не перестают удивлять: поживи пару дней в чужой квартире — и можешь оставаться. Полиция тебе ничего не сделает, а вот хозяевам будет больно, если с тобой что-то случится. Ох, какие проблемы их ждут. В Калифорнии кражи до тысячи долларов — мелочь, которой полиция не занимается. Представьте: выноси смартфоны, товары из магазинов — всё твоё. Во Франции дело осложняет давление на полицию, попытки её обуздать. Хотя, не сказать, что она рвётся в бой — вспомнить хотя бы историю с моим знакомым, когда полиция просто заржала, или районы, куда она боится соваться. Иногда они, как незваные гости, гасят сирены и жмут газ, чтобы проскочить нежеланный квартал. А бывает, как в пригородах Парижа, местные эмигранты хватают их за шкирку и вышвыривают, как обоссанных котят. В Германии исламисты устроили кровавое состязание: кто изобретательнее уничтожит немцев — резнёй на танцполе, взрывами или сбивая их, как кегли в боулинге. Эта бойня ещё не открыла своего победителя. Такая же атмосфера, пропитанная недавними бунтами, витала в Ницце, и туда, как ни в чём не бывало, звал ехать мой новый приятель. 

Часть 6: 
Тулуза


Где-то за горизонтом всё ещё манила американская мечта, но я решил ещё немного вкусить Франции. Здесь мало городов, которые не стремятся подражать Парижу. Дижон, к примеру, называют маленьким Парижем — звучит громко, но это лишь тень столицы. Мало кто может бросить вызов Парижу по-настоящему. Один из таких городов — Тулуза.

Противостояние Тулузы и Парижа теряется в веках. В Средневековье не Париж, а Тулуза была культурным сердцем Франции. Она задавала тренды, её культура трубадуров разлетелась по всей Европе, зажигая во тьме Средневековья огонь романтики и любви.

Как мотылек, Тулуза подлетела к запретному огню и сгорела в его чёрном пламени. Из глубин Персии, из тьмы, что древнее самих звёзд, пришла опасность — безмолвная и беспощадная. Она задушила песни трубадуров, обратив романтику в пепел.

Искрой, что разожгла пожар для Тулузы и всего Лангедока, были еретики-манихеи. В далёкой Персии, где пески шепчут о забытых богах, они ткали проповеди, пропитанные дымом и безумием. Под звёздами, что видели рождение мира, эти жрецы тьмы поклонялись огню — не тому, что греет, а тому, что пожирает души. Их ритуалы, укрытые в пещерах Ирана, рождали видения конца света. В конце концов, секта была стёрта в Иране, но её осколки, как ядовитый чёрный дым, разнеслись по миру, отравив сердце Тулузы.

Они называли себя чистыми. Остальные клеймили их еретиками. Истина, как пепел, ускользала сквозь пальцы. Катары верили, что этот мир — падший, ложный, сотворённый злым началом. Они стремились соединить христианство с ядом манихейских учений, очистить землю от скверны. Но их мечты сгорели в пламени Альбигойских войн. Крестовый поход, как чёрный ветер, пронёсся по Лангедоку, оставляя лишь дым и кости. Юг Франции оказался «очищен» — не от зла, а от населения. Крестоносцы на вопрос, что делать с простыми верующими, ответили просто: 'Убивайте всех. Господь узнает своих.' Улочки Тулузы, что пели о любви, пропитались дымом и кровью, а город, некогда воспламенявший Европу, рухнул в пепел.

Лангедок, этот край алых камней и старых шрамов, странным образом связан с моим любимым персонажем — Индианой Джонсом. Парадоксально, но образ неутомимого борца с нацистами был списан с археолога-нациста. Здесь, в Тулузе, агент Аненербе рыскал в поисках Святого Грааля. Для катаров Грааль был путём к «истинному свету»; для нацистов — сверхоружием; для Индианы Джонса — реликвией, чья сила растворялась в вопросах жизни и смерти. Я бродил по этим улицам, и тени катаров, крестоносцев, эсэсовцев, искателей приключений шептались в ветре.

Весь город был пропитан древностью и одним красным стилем — от кирпичных стен, что помнили трубадуров, до мостовых, алых от крови катаров. Каждый шаг отдавался эхом прошлого. Солнце заходило, заливая Тулузу алыми лучами, будто оживляя картину средневековой битвы. Башни отбрасывали тени, словно копья, а воздух дрожал чем-то невидимым — молитвой или проклятием. В этом красном сиянии стены дышали, храня боль и славу. Но моя дорога вела дальше.

Часть 7: 
Лиссабон

Ночью я прилетел в город, стоящий на перекрёстке миров — в древний порт, где Атлантика встречается с Европой. Лиссабон. Он был всего лишь транзитной точкой на пути в Канаду, но что-то в его ночной тишине звало меня. Времени до следующего рейса оставалось немного, и я решил не терять ни минуты — впитать этот незнакомый город с его солёным воздухом и дрожащим светом фонарей.
Однако бессонные часы давали о себе знать. Грань между сном и реальностью таяла, и Лиссабон становился миражом — прибрежным сном наяву.

Почти сразу я потерялся в лабиринте старого города. Узкие мощёные улочки Алфамы, будто пульсирующие артерии, вели меня всё глубже в её сердце, где время давно сбилось со счёта. Влажные стены хранили дыхание веков, а воздух был пропитан солью, камнем и неуловимой грустью — словно земля помнила тех, кто не вернулся с моря. Из шумных кафешек и тесных площадей лились печальные мелодии фаду — песни жён, потерявших своих мужчин в волнах.

Чтобы не свалиться от усталости, я зашёл в крошечную кофейню. За стойкой стояла очень красивая женщина — бледная, с иссиня-чёрными волосами и глазами, тёмными, как морская бездна. Она двигалась легко, почти танцуя, разливая кофе с точностью жонглёра и грацией уличной Эсмеральды. Я не сразу понял, почему не могу отвести взгляд — усталость гудела в висках, а она казалась сном, в котором хотелось задержаться.

Покинув кофейню, я решил найти лиссабонский замок, возвышавшийся над городом. Поднимаясь по резко петляющей вверх улочке, я заметил рядом тонущий в ночной мгле собор Sé de Lisboa. Он выглядел древним и мрачным, словно обгоревшим — дух старых времён, израненный могучим землетрясением 1755 года, после которого империя, казалось, рухнула в бездну и так и не смогла восстановиться. Его романские башни чернели, словно кости, обглоданные годами.

Внезапно дикий рёв разорвал тишину. Старый трамвай вынырнул из тьмы, словно забытый зверь из сна — металлический, с облупленной краской и мутными, запотевшими окнами, в которых тускло мерцал желтоватый свет. Он пронёсся рядом с таким гулом, что уши заложило. Внутри мелькали едва различимые фигуры — нечёткие, но жутко реальные, от чего по коже пробежал холод. Вагон будто не ехал по рельсам, а скользил вне времени, как тень из другого измерения.

Наконец, поднявшись на стены замка, я увидел панораму всего города. Насколько хватало глаз, Лиссабон был словно покрыт золотистой пылью, а крошечные светящиеся точки внизу казались сияющими звёздами. Мимо пролетел светлячок — одинокая искра, будто сбежавшая из этого звёздного моря.

Через пару часов я уже стоял в аэропорту, оставляя позади Лиссабон с его фаду и солёным ветром.
За ним — Прованс, мир римских руин, средневековых замков и пейзажей, достойных Ван Гога или Сезанна, где улицы дышали солнцем, морем и ароматом свежего кофе.

Мир, где жизнь — не суета, а танец с мгновением, где каждый шаг полон смысла и наслаждения. Это искусство жить, наполненное солнцем и неспешностью, где всё скрыто в деталях. Art de vivre.

Через пару часов меня ожидала совершенно другая вселенная — Новый свет.